Неточные совпадения
— Он стал стучать в
дверь изо всей силы; я, приложив глаз к щели, следил за движениями казака, не ожидавшего с этой стороны нападения, — и вдруг
оторвал ставень и бросился в окно головой вниз.
— Отойдите прочь от меня, Женни, — с гробовым спокойствием прошептала Лиза и,
оторвав пальцы Евгении Петровны от своей шубы, вышла за
двери.
С силой, каким-то винтовым приводом, я наконец
оторвал глаза от стекла под ногами — вдруг в лицо мне брызнули золотые буквы «Медицинское»… Почему он привел меня сюда, а не в Операционное, почему он пощадил меня — об этом я в тот момент даже и не подумал: одним скачком — через ступени, плотно захлопнул за собой
дверь — и вздохнул. Так: будто с самого утра я не дышал, не билось сердце — и только сейчас вздохнул первый раз, только сейчас раскрылся шлюз в груди…
В два часа пополуночи арестант, дотоле удивительно спокойный и даже заснувший, вдруг зашумел, стал неистово бить кулаками в
дверь, с неестественною силой
оторвал от оконца в
дверях железную решетку, разбил стекло и изрезал себе руки.
Капитан поклонился, шагнул два шага к
дверям, вдруг остановился, приложил руку к сердцу, хотел было что-то сказать, не сказал и быстро побежал вон. Но в
дверях как раз столкнулся с Николаем Всеволодовичем; тот посторонился; капитан как-то весь вдруг съежился пред ним и так и замер на месте, не
отрывая от него глаз, как кролик от удава. Подождав немного, Николай Всеволодович слегка отстранил его рукой и вошел в гостиную.
Страх, стыд и жалость к ней охватили его жаром и холодом; опустив голову, он тихонько пошёл к
двери, но вдруг две тёплых руки
оторвали его от земли, он прижался щекою к горячему телу, и в ухо ему полился умоляющий, виноватый шёпот...
Он стучал ногами и кулаками в
двери,
оторвал от них массивную медную ручку в русском вкусе и так ругался и орал на всю улицу, что перед квартирой Головинского собралась целая толпа любопытного городского люда: кухарки, мальчишки, кучера, чиновник, возвращавшийся со службы, какие-то «молодцы» из лавки и т. д.
«Он» был уже, однако, одет. «Он» отворил нам
дверь, держа в руках книгу, и, не
отрывая от нее глаз, пошел перед нами, как будто наше появление не составляло для него ничего непредвиденного и, пожалуй, даже не относилось к нему.
Наконец все это надоело акробату. Он ухватил мальчика за ворот,
оторвал его от юбки Варвары и, как только
дверь за нею захлопнулась, поставил его перед собою и велел ему смотреть себе прямо в глаза.
Следя за его жестом, Назаров вспомнил знакомые ему развалины — сначала он, ребёнок, боялся их, потом бегал сюда со Стёпой Рогачёвым добывать медь и железо для грушников [Утильшиков — Ред.]. Это они, бывало,
отрывали ручки и петли
дверей, шпингалеты рам, таскали вьюшки, рылись, как кроты, не боясь сторожа, всегда пьяного или спящего.
Голос его гремит, как труба на страшном суде, и ноги Андрея Николаевича сейчас же сдвигаются, но не идут к
двери, где спасение, а танцуют на одном месте. Язык, однако, еще не отклеился, и
оторвать его можно только щипцами.
Затем он вышел, не
отрывая глаз от газеты, и остановился в коридоре, недалеко от своей
двери. Ему было слышно, как Ефимья дрожащим голосом прочла первые строки. Прочла и уж больше не могла; для нее было довольно и этих строк, она залилась слезами и, обнимая своего старшенького, целуя его, стала говорить, и нельзя было понять, плачет она или смеется.
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в
дверях и из-за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит девица, постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор,
оторвал и шевельнул плечами.